АЛЕКСАНДР ГРАДСКИЙ. 1989 ФЛЕЙТА И РОЯЛЬ. LP (ЛЗГ)

 АЛЕКСАНДР ГРАДСКИЙ. 1989 

 ФЛЕЙТА И РОЯЛЬ. LP (ЛЗГ) 

Мелодия  С60 27091-92 005

Matrix: C60-27091/1-1 DMM,  C60-27092/1-2 DMM

ГОСТ 5289-88  Гр. 3.  2-25

Винил, LP, стерео, 33 1/3,  Альбом , Перезапись 

Страна: СССР

Записан / Выпущен: 1983. 1988 / 1989

Жанр:  Вокальная сюита

mp3    320 кбит/сек.  76.1 Mb

Продолжительность:  31:04 

СОДЕРЖАНИЕ: 

СТОРОНА 1.   на стихи В. Маяковского - 17:37

 01. За всех вас

02. Вошла ты...

       03. Память.               

04. Allo. Мама.

05. Мария

     06. России…            

Я хочу быть понят моей страной

СТОРОНА 2.  на стихи  Б. Пастернака  - 13:26

07. Ветер

08. Зимняя ночь

09. Зимнее утро (Как не в своём рассудке)

10. Разрыв (Рояль дрожащий)

Вокальная сюита на стихи В. Маяковского и Б. Пастернака 

Музыка Александра Градского

"Скоморохи"

Александр Градский – вокал, ф-но, пиано-родес, синтезаторы, 

скрипка, бас-синти, клавесин, ударные

Сергей Зенько – флейта, саксофоны

Владимир Васильков – ударные

В записи принимали участие:

Илья Бенсман, Ирина и Елена Базыкины

Звукорежиссёры  М. Дудкевич,  А. Градский

Редактор  И. Йотко

Художник  А. Терехов

*****

В. МАЯКОВСКИЙ

I

За всех вас,

которые нравились или нравятся, 

хранимых иконами у души в пещере, 

как чашу вина в застольной здравице, 

подъемлю стихами наполненный череп.

Все чаще думаю —

не поставить ли лучше

точку пули в своем конце.

Сегодня я

на всякий случай

даю прощальный концерт.

***

Вошла ты,

резкая, как «нате!»,

муча перчатки замш,

сказала:

«Знаете —

я выхожу замуж».

***

Этот вечер решал —

не в любовники выйти ль нам!

темно,

никто не увидит нас.

Я наклонился действительно,

и действительно

я,

наклонясь,

сказал ей,

как добрый родитель:

«Страсти крут обрыв —

будьте добры,

отойдите.

Отойдите,

будьте добры».

***

Молнию метнула глазами:

«Я видела —

с тобой другая.

Ты самый низкий,

ты подлый самый...» —

И пошла,

и пошла,

и пошла,

ругая.

Я ученый малый, милая,

громыханья оставьте ваши.

Если молния меня не убила –

то гром мне

ей-богу не страшен.

***

Память!

Собери у мозга в зале 

любимых неисчерпаемые очереди. 

Смех из глаз в глаза лей. 

Былыми свадьбами ночь ряди. 

Из тела в тело веселье лейте. 

Пусть не забудется ночь никем. 

Я сегодня буду играть на флейте. 

На собственном позвоночнике.

II

Allo!

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

Мама!

У него пожар сердца.

Скажите сестрам, Люде и Оле, —

ему уже некуда деться.

Каждое слово,

даже шутка,

которые изрыгает обгорающим ртом он,

выбрасывается, как голая проститутка

из горящего публичного дома.

Люди нюхают —

запахло жареным!

Нагнали каких-то.

Блестящие!

В касках!

Нельзя сапожища!

Скажите пожарным:

на сердце горящее лезут в ласках.

Я сам.

Глаза наслезненные бочками выкачу.

Дайте о ребра опереться.

Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!

Рухнули.

Не выскочишь из сердца!

На лице обгорающем

из трещины губ

обугленный поцелуишко броситься вырос.

Мама!

Петь не могу.

У церковки сердца занимается клирос!

Обгорелые фигурки слов и чисел

из черепа,

как дети из горящего здания.

Так страх

схватиться за небо

высил

горящие руки «Лузитании».

Трясущимся людям

в квартирное тихо

стоглазое зарево рвется с пристани.

Крик последний,—

ты хоть

о том, что горю, в столетия выстони!

Ill

Мария! Мария! Мария!

Пусти, Мария!

Я не могу на улицах!

Не хочешь!

Ждешь,

как щеки провалятся ямкою,

попробованный всеми,

пресный,

я приду

и беззубо прошамкаю,

что сегодня я

«удивительно честный».

Мария,

видишь —

я уже начал сутулиться.

***

Дождь обрыдал тротуары,

лужами сжатый жулик,

мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп,

а на седых ресницах —

да! —

на ресницах морозных сосулек

слезы из глаз —

да! –

из опущенных глаз водосточных труб.

Всех пешеходов морда дождя обсосала,

а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет:

лопались люди,

проевшись насквозь,

и сочилось сквозь трещины сало,

мутной рекой с экипажей стекала 

вместе с иссосанной булкой 

жевотина старых котлет.

Мария!

***

Мария!

Имя твое я боюсь забыть,

как поэт боится забыть

какое-то

в муках ночей рожденное слово,

величием равное богу.

Тело твое

я буду беречь и любить,

как солдат,

обрубленный войною,

ненужный,

ничей,

бережет свою единственную ногу.

Мария —

не хочешь!

Не хочешь!

Ха!

Значит — опять

темно и понуро

сердце возьму,

слезами окапав,

нести,

как собака,

которая в конуру

несет

перееханную поездом лапу.

Кровью сердца дорогу радую, 

липнет цветами у пыли кителя. 

Тысячу раз опляшет Иродиадой 

солнце землю — 

голову Крестителя.

IV

Вот иду я,

заморский страус,

в перьях строф, размеров и рифм.

Спрятать голову, глупый, стараюсь,

в оперенье звенящее врыв.

Я не твой, снеговая уродина.

Глубже

в перья, душа, уложись!

И иная окажется родина,

вижу —

выжжена южная жизнь.

Остров зноя.

В пальмы овазился.

«Эй,

дорогу!»

Выдумку мнут.

И опять

до другого оазиса

вью следы песками минут.

Иные жмутся —

уйти б,

не кусается ль!—

Иные изогнуты в низкую лесть.

«Мама,

а мама,

несет он яйца!» —

«Не знаю, душечка.

Должен бы несть».

Ржут этажия.

Улицы пялятся.

Обдают водой холода.

Весь истыканный в дымы и в пальцы,

переваливаю года.

Что ж, бери меня хваткой мерзкой!

Бритвой ветра перья обрей.

Пусть исчезну,

чужой и заморский,

под неистовства всех декабрей.

***

Я хочу

быть понят моей страной, а не буду понят, —

что ж,

по родной стране пройду стороной, как проходит

косой дождь.

*****

Б. ПАСТЕРНАК

ВЕТЕР

Я кончился, а ты жива.

И ветер, жалуясь и плача,

Раскачивает лес и дачу.

Не каждую сосну отдельно,

А полностью все дерева

Со всею далью беспредельной,

Как парусников кузова

На глади бухты корабельной.

И это не из удальства

Или из ярости бесцельной,

А чтоб в тоске найти слова

Тебе для песни колыбельной.

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Мело, мело по всем земле 

Во все пределы. 

Свеча горела на столе, 

Свеча горела.

Как летом роем мошкара 

Летит на пламя, 

Слетались хлопья со двора 

К оконной раме.

Метель лепила на стекле 

Кружки и стрелы. 

Свеча горела на столе, 

Свеча горела.

На озаренный потолок 

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног, 

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка 

Со стуком на пол. 

И воск слезами с ночника 

На платье капал.

И все терялось в снежной мгле 

Седой и белой. 

Свеча горела на столе, 

Свеча горела.

На свечку дуло из угла,

И жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале, 

И то и дело 

Свеча горела на столе, 

Свеча горела.

ЗИМНЕЕ УТРО 

(2)

Как не в своем рассудке, 

Как дети ослушанья, 

Облизываясь, сутки 

Шутя мы осушали.

Иной, не отрываясь 

От судорог страницы 

До утренних трамваев, 

Грозил заре допиться.

Раскидывая хлопко 

Снежок, бывало, чижик 

Шумит: какою пробкой 

Такую рожу выжег!

И день вставал, оплеснясь, 

В помойной жаркой яме, 

В кругах пожарных лестниц, 

Ушибленный дровами.

РАЗРЫВ

(9)

Рояль дрожащий пену с губ оближет. 

Тебя сорвет, подкосит этот бред. 

Ты скажешь: — милый! — Нет, — вскричу я, —

нет! 

При музыке!! — Но можно ли быть ближе,

Чем в полутьме, аккорды, как дневник, 

Меча в камин комплектами, погодно? 

О пониманье дивное, кивни, 

Кивни, и изумишься! — ты свободна.

Я не держу. Иди, благотвори. 

Ступай к другим. Уже написан Вертер, 

А в наши дни и воздух пахнет смертью: 

Открыть окно, что жилы отворить.

(С) «Мелодия», 1988 

Всесоюзная студия грамзаписи. Запись 1983 г. 

Леннградский завод грампластинок 

3.02.89 Тип. завода. З.2222-О-4280

АРТ. 11-1. ЦЕНА 2 РУБ. 50 КОП.

Оцифровка: Валерий Маслов

ССЫЛКА:

СКАЧАТЬ ИЛИ ПРОСЛУШАТЬ