ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ. 1984.
VYSOTSKY ON AMERICA
(ПЕСНИ ОБ АМЕРИКЕ). LP (USA)
Sign Production, Inc. S-004
Series: Серия 12 пластинок США – 4
Vinyl, LP, stereo, 33 1/3, Album
Country: USA
Записан / Выпущен: 10 декабря 1973 / 1984
Жанр,стиль: Авторская песня
mp3 320 кбит/сек. 91.0 Mb
Продолжительность: 36:07
СТОРОНА A
СТОРОНА B
Музыка и слова Владимира Высоцкого
Владимир Высоцкий: пение, гитара
запись 10 декабря 1973
ИСТОРИЯ «МИСТЕРА МАК-КИНЛИ»
Впервые мы встретились с Володей в Одессе: мы снимали
«Золотого телёнка», а он в то время снимался у Киры
Муратовой в «Коротких встречах». Знакомство произошло
на квартире у нашего общего друга Петра Тодоровского —
это режиссёр, сам совершенно одарённый человек и просто
фантастический гитарист. Володя пел в тот день много, с
какой-то огромной радостью, Петя ему подыгрывал... Что
он пел, я даже не могу сейчас вспомнить — это был какой-то
обвал, темпераментный и яркий, и было ощущение подарка
нам всем. После встречи осталось впечатление о симпатич
ном человеке, с которым очень хорошо просто находиться на
одной территории. К этому прибавилось ощущение, что это
сказочно одарённый сочинитель и исполнитель.
Прошло три года. Мы начинали работу по киноповести
Л.Леонова «Бегство мистера Мак-Кинли». Там на высоком
таком уровне была реализована тема современного малень
кого человека, запуганного, загнанного, утеснённого страш
ным современным миром. Тут перед Швейцером встала
проблема: как сделать эту схему, довольно сложную, как всё
у Леонова, доступным зрелищем. И Швейцер взялся делать и
сделал режиссёрский сценарий, гораздо более приспособлен
ный быть зрелищем, чем то, что мы имели со страниц
Леонова. В частности, была реализована такая идея:
авторскую мысль, авторский текст сделать в виде такой
песенной прослойки, по-брехтовски, чтобы эта мысль-песня
шла как бы снизу, из самой гущи жизни. И там, где по
замыслу должны были эти песни, эти баллады звучать,
Швейцер дал такие очень образные подстрочники. Собствен
но, они уже в сценарии были подведены к самой грани поэзии,
но, конечно, не были стихами.
Но ведь дело в том, что, поскольку фильм задумывался на
американском материале, то и виделся он нам сделанным в
американской менере. А американское кино очень широко
использует приём сквозных баллад, и там есть блестящие их
сочинители и исполнители. Мы просмотрели массу материа
ла в фондах и убедились, что сделать такое у нас — вещь
почти невозможная. Мы не видели ни автора, ни исполнителя.
Наш любимый Булат Окуджава — человек иного направления,
в нём нет такого гражданского пафоса, нет нужного нам
ракурса. Ведь фильм-то должен быть резко антибуржуазным,
и в песнях мы хотели дать разворот всей многоаспектной
бесчеловечности, показать густоту этой атмосферы насилия,
страха, безысходности. Иными словами, фильм должен был
держаться на этих балладах, как мост зиждится на опорах...
Швейцеру казалось в то время, что нужного нам человека
вообще нет. Речь шла даже о приглашении Дина Рида. Но на
это мы не пошли и, к счастью, на нас не очень давили, да это
бы и очень дорого стоило. Мы были в тупике.
И я произнесла фамилию Высоцкого. Михаил Абрамович
хорошо относился к Володе и согласился его попробовать,
но сказал: «Предупреждаю, это такой милый и славный
человек, что ему очень трудно будет говорить о несоответствии».
Дальше было так. Я позвонила ему, сказала:
— Владимир Семёнович, Володя, мы хотим дать тебе
посмотреть сценарий; прочти, выскажи своё мнение и скажи,
не хотелось бы тебе заняться теми балладами, которые там
есть. Он сказал: — Давайте!
И где-то в коридоре Мосфильма я передала ему этот
сценарий. Кроме сценария, у нас не было ничего, и я сказала
ему, что время терпит, и высказать своё мнение он сможет,
когда ему того захочется. Это было в пятницу.В следующий
четверг он позвонил к нам домой и сказал:
— Я прочёл сценарий, мне очень нравится, я возьмусь за
эту работу. Я хотел бы встретиться и поговорить.
Я предложила встретиться просто у нас дома. Он сказал:
— Хорошо, я приеду с гитарой. В воскресенье.
И он пришёл в воскресенье. Тут как бы сказать об одном
его свойстве... Он пришёл в такой коротенькой чёрной
куртке, в этих обтянутых своих джинсах, с гитарой на такой
тесёмочке... Он очень сильно волновался. Вообще, у него
было какое-то преувеличенно серьёзное отношение к
«авторитетам». Он умел приносить уважение к художнику, к
творческой личности. Это в нём, ярком, значительном
человеке, выглядел как-то трогательно, ученически наивно.
И искренность такая сейчас ведь так редка... Не знаю, было
ли это у него в других случаях, но к нам он вошёл учеником.
Нас это поразило. Тут ведь ещё вот что. Володя был первым
человеком, которому мы показали нашу, пока чисто
бумажную затею. И именно поэтому ожидание его мнения
чрезвычайно интересовало, волновало и, пожалуй, даже
нервировало Швейцера. И ещё он думал, что Володя будет
пока только спрашивать, и придётся отвечать, отвечать...
Вот такой был момент. А Володя вдруг и говорит:
— Ребята! А я написал уже баллады. Я вам их спою.
Понравятся они вам — хорошо, а нет — вы мне скажете, и я
буду делать ещё. Только я предупреждаю: они длинные.
Набирайтесь терпения — я буду играть.
И он сел на диван, поставил перед собой стул и вытащил
стопку листков, исписанных карандашом. Он их даже ещё
наизусть не помнил! Дал мне эту пачку, чтобы я держала
перед ним и снимала пропетые листы. Мы как-то
приладились, и он начал было уже петь, но вдруг вскочил и
сказал: — Знаете, я всегда страдаю от своей дешёвой музыки.
Я ровно настолько композитор, насколько мне необходимо
спеть свои стихи. Но учтите, я просто потребую, если вам это
понравится, чтобы композитор картины превратил это в
музыку. А пока не слушайте музыку, слушайте баллады.
И он спел! Он спел «Балладу о маленьком человеке»,
«Балладу об оружии», «Балладу о Кокильоне», он спел
«Грустную песню» — «Кто-то высмотрел плод, что неспел...»,
он спел песню хиппи «Вот это да!» — и сказал:
— Вот это я написал для себя,— я же буду играть этого
вашего Билла Сиггера,— он сам так прямо и сказал; он спел
«Мистерию хиппи» и... кажется, всё. Нет! Он спел ещё
«Песню об уходе в рай». Семь баллад! Почти всё! В
следующий раз он дописал только «Манекены» и «Песню
футболькой команды «Медведи».
Швейцер был совершенно ошеломлён. Я уже не говорю о
себе, но был ошеломлён Швейцер. На этой сценарной бумаге
вдруг вырос такой сильный, такой могучий росток. Эта
бумажная работа дала толчок такому могучему художе
ственному взлёту! Ну, может быть, это чуть-чуть не совпало с
нашим ожиданием — это не было американской песней, но
тут же возникло ощущение, что — ну, шут с ним! — пусть
оно и не будет американской песней, ведь картина делается не
в Америке! То есть, он немного изменил наше ощущение
направления картины: не нужно было стремиться к
похожести, нужен был свой почерк! И это мы поняли и
приняли.
Что же такое Высоцкий? Что же это за потрясающее
моцартианство?! Что же это за такая художническая
переимчивость, когда из сухой бумажной схемы извлекается
истинный её нерв и с такой же лёгкостью, с таким восторгом
(это же чувствуется!) воплощается в такую изумительную
форму! Ведь «Баллады о Кокильоне» в сценарии не было —
это он сам, и грустная песня «Не добежал бегун-беглец» —
это тоже он сам. И какая гражданственность! Со всем пылом,
с каким он нападал на наши недостатки, он налетал на
американский образ жизни.
Как честный художник, для которого не существует
границы его гражданского пафоса. Всё, что плохо, он
ненавидел. И где бы ни было плохо.
И Швейцер увидел автора и исполнителя баллад. Кроме
того, он понял, что дело это живое, раз художник, живущий
рядом, острый, современный, который никогда ничего
скучного не писал, настолько зажёгся и так мгновенно
откликнулся.
И главное, как быстро, как легко и талантливо, как много
было создано. Когда успел? Когда писал? Ведь он же,
наверно, не спал ночь!
Да! Что ещё было потрясающе! Его уважение к чужому
творчеству, которое он принял в руки — оно восхитительно.
Он не упустил ни одной строчки подстрочника, ни одного
тезиса задания, он их реализовал все абсолютно! Швейцер
говорит — лишнее, а Володя отвечает — а вот так было
задано,— и он прав.
Работа эта была выполнена с удивительной чесностью,
добросовестностью и, я бы сказала, с детской наивностью. И
как это совместилось с яркой, безудержной фантазией,
которой баллады просто блещут,— для меня загадка. Мне
стало ясно: передо мной Моцарт...
Какова же была дальнейшая судьба всех этих баллад,
написанных к сценарию к «Мак-Кинли»?
Когда Володя их показал, мы, откровенно говоря,
ахнули — что же делать с «Балладой о маленьком человеке»,
ведь она не может быть реализована просто из-за своей
длины! В прологе кусочку, представляющему Мак-Кинли,
может быть уделено от силы 30 метров, а эта баллада
занимает все двести. Значит, она обречена. Значит, Швейцер
подвёл художника — ведь в своём подстрочнике он именно
так всё написал. Но он имел в виду вообще заразить идеей, из
которой, ожидалось, поэт сделает некую выжимку и
произнесёт её в трёх словах. А Володя взял всё! И в картине
баллада была реализована по-другому: это было коротенькое
речитативное выступление певца под музыку. Совсем не
то, что вы знаете,— очень короткое, вошедшее в определённые
рамки. «Баллада о манекенах» есть в картине, с начала до конца.
Володя потерпел с ней неудачу как композитор, он был
недоволен, как звучит эта баллада, и был прав. Шварц,
композитор фильма, здесь спасовал. Он сказал: «Я не знаю,
как трансформировать Высоцкого. Я не знаю, как делать
баллады Высоцкого. Писать другую музыку — это значит
его уничтожить, а как их подправить, я не знаю!». И вот был
вызван Кальварский, который попытался из этого сделать
кондиционную музыку. «Балладе о манекенах» он сумел дать
хорошую музыкальную форму. Володе она очень понравилась,
он был по-настоящему доволен.
Далее. Швейцеру казалось, что в эпизоде, для которого
написана «Грустная песня» («Не добежал бегун-беглец») она
обязательно должна звучать. Собственно, в сценарии она не
предусматривалась, Володя предложил её сам, и предложил
очень интересно, но... Эта песня не вошла по вине режиссёра.
Итак, для фильма были записаны: коротенькая речита
тивная «Баллада о маленьком человеке», «Баллада о
манекенах» с Кальварским, всё, что имело отношение к
мистерии хиппи — две песни и «Баллада об уходе в рай».
Эпизод, к которому была написана «Баллада про оружие»,
вылетел на этапе утверждения сценария, а вместе с ним,
значит, и сама баллада. А «Баллада» о Кокильоне», как и
«Грустная песня» не должна была входить в фильм.
Меня очень удручила сама запись песен с оркестром. В
сравнении с тем, самым первым исполнением, возникало
ощущение, что птице подвесили на крылья тяжёлые гири, и
она летит, но всё время снижаясь и почти падая.
Теперь о мистерии хиппи. Важно знать замысел этого
эпизода. Мак-Кинли пытался зайцем попасть в сальваторий,
чтобы проспать там 300 лет до лучших времён. А поскольку
сальваторий находится под землёй, его выбрасывают под
страшным давлением не вниз, как в мусоропроводе, а вверх. И
в своём одеянии, приспособленном для трехсотлетнего
сна, человек, похожий не то на пророка, не то на ангела,
парил над городом и опускался где-то на свалке на окраине
Нью-Йорка на кучу песка — как раз там, где была стоянка
хиппи, тоже беглецов, только не в сальваторий, а просто на
окраину. Эпизод этот готовился с большим трудом: трудно
было сочинить песни, похожие на американские, трудно
было сформировать группу хиппи из московской массовки.
И одежду, и быт хотелось воссоздать не а-ля поганая
эстрада, а чтобы от этого веяло серьёзной жизнью. И
получилось так, что поскольку все знали, что Володя будет
играть Билла Сигера, то пришли люди, которые вполне
могли сойти за хиппи. Среди участников этой массовки были
художники, инженеры, физики... Была вся группа Хандамова
— режиссёра и художника, который начинал картину «Раба
любви», замечательно талантливого человека; он собрал
вокруг себя очень интересную группу — ну, абсолютные
хиппи, бесшабашная такая публика — и все они пришли
сниматься в массовке. Съёмка была ночная. Где-то на
задворках Мосфильма была построена очень забавная
декорация. Мак-Кинли, Банионис, сходит с кучи песка, и
начинается розыгрыш. Они играют в весёлую игру, они
делают вид, что это — ах! — какой-то мессия, пришелец с
неба, суперзвезда, Бог! Мак-Кинли, в белом хитоне, говорит:
«Нет, я чиновник, член лицензионного совета!» — но
хиппари всё равно его окружают. Это был не танец, не
пантомима, а почти жизнь, хорошая такая возня — и тут из
них же, из этой толпы выскакивает их главарь, Певец, Володя
со своей гитарой, очень хорошо вступает музыка и
начинается эта потрясающая песня «Вот это да!».. Далее под
хор и улюлюканье Мак-Кинли тащили, усаживали и играли
для него одного свою мистерию «Мы рвём и не найти
концов», и весь этот розыгрыш обрывал крик петуха — это
был конец первой серии...
Володя редко давал возможность снять более одного-
двух дублей. Он прибегал, всегда опаздывая на два-три часа,
но всегда успевал сделать гораздо больше тех, которые
никогда не опаздывали. За ним никогда не оставалось
долгов, он всё делал с блеском, заражал всех. Когда он
появлялся, его за опоздание уже глухо ненавидели и
административный, и художественный коллектив, но через
10 минут работы на площадке ненависть переходила в
страстную любовь всех к нему. Всё прощалось — на съёмку
приходил Моцарт, талант, сразу начинала бить ключом
жизнь, и начиналось творчество, и начиналось счастье...
И на этот раз, на съёмке мистерии хиппи, всё было точно
так же, с той же сменой настроения. Всё прошло блестяще, и
было снято два дубля. Это было так красиво! Это было так
здорово снято. Володя был так прекрасен — ему нравился
этот эпизод, публика вокруг него была счастлива. Была
хорошая тёплая ночь, которая всем казалась праздником —
там собрались милые остроумные люди, которые наслажда
лись близостью Володи, валяли вокруг него дурака...
Банионис.. Съёмка была наслаждением, и на плёнке смотреть
это было наслаждением, и вообразите себе, каким ужасом
была для всех нас необходимость вырезать всё это из
картины. Филипп Тимофеевич Ермаш, наш руководитель,
по-моему, даже не отдал себе отчёта, почему он этого
потребовал. Сцена была нужна даже и политически —
вспомните слова Володиной песни: это же беглецы, которые
повернулись спиной к мещанскому раю, которые кричат:
долой угрызения вашей совести! долой ваш алтарь и аналой!
Это было сделано в духе «синей блузы», в духе молодого
Маяковского, это было великолепным пропагандистским,
антиамериканским, направленным искусством! И человек не
дал себе времени подумать! Он сказал: «А! Хиппи уже не
модны, это уже всё давно ушло. Это всё вырезать!». Причём,
в первом варианте был весь Бабочкин...
Последняя роль Бабочкина... Мы какие-то несчастные
люди — последнюю роль Бабочкина, последнюю роль
Володи — Дон Гуана... Ну, в ней он хоть попрощался со
всеми пушкинской строкой.
Так вот, для нашего начальства была изготовлена одна
(единственная!) полная копия фильма. Они посмотрели и
были потрясены. И вот после этого потрясения, они, полагая,
что надо и свою лепту внести, начали работать. Из нашей
картины стало получаться что-то уже другое. Вышибли
хиппи — опорный момент! — и зрителю уже непонятно,
куда девался Мак-Кинли и куда девался Певец; всё стало
несовершенно и кособоко... А Володенька, который пришёл
на премьеру, ушёл с неё больной — он даже себе не
представлял, как это ужасно, когда там нет мистерии хиппи.
Актриса за один эпизод Потаскушки получила Государствен-
ную премию. Конечно, ему, человеку столько на эту картину
поработавшему, надо было дать эту премию...
Но и это ещё не всё. После премьеры мы со Швейцером
уехали отдыхать, и я строго-настрого наказала монтажнице,
Клавдии Алеевой, беречь и не затерять эту единственную
полную копию. Она эту копию отдала, и её смыли! Я никого
так в жизни не ненавижу, как Клавдию Алееву. Смыли
уникальную копию с последней роли Бабочкина и фантастически
прекрасным Высоцким!
О.А.Милькина, ассистент режисёра,
(бессменный режисёр фильмов М. А.Швейцера)
Печатается по книге:
Владимир Высоцкий «Песни и стихи».Том 2 (Нью-Йорк, 1983)
Из личной коллекции
Белого Георгия Михайловича. Санкт-Петербург.
(С) Copyright 1984
SIGN PRODUCTION, INC.
ALL RIGHTS RESERVED
Комментариев нет:
Отправить комментарий